Приветствую вас, мои любимые немцы! Вынесла на ваш суд свои творения. Буду рада любой критике.

                                  Смерть без бантика.

Тишина словно зависла в полу пустой комнатушке, в которой уже так давно никто не жил. Она смотрела в окно, любуясь красотой нелепого мира. Оранжевые стволы деревьев еле сдерживали тяжёлые коричневые листья, пустая дорога, пропитанная мнимыми следами, вела в неизбежность. Этот мир уже давно опустел. Когда-то в нём жили странные существа, которые называли себя людьми. Они жили невообразимо долго, пока не убили друг друга. Из множества прочитанных ею книг, она узнала, что миром правила жестокость и боль. Люди сами создавали их, и, любуясь своими творениями, умирали, убивая ближних. Весь мир принадлежал только им: костлявой, похожей на сухую ветвь Зюле, и толстому, большому Сикчаве.
Они не были людьми, не были рыбами или животными. Просто пара тварей с большими ушами и маленькими носами, одна тощая, другой толстый. Нелепая история, никому не нужный сюжет. Возможно, они лишь ошибка, возможно, чей-то сон... Так или иначе, они не могли жить долго, так как их век состоял из пяти минут. Что можно сделать за это время?! Людям не хватало и века, чтобы успеть хотя бы осознать свои ошибки.
Она вспоминала, как минуту назад красила вместе с Сикчавой стволы деревьев, листья, дороги, дома. Закончив работу, Сикчава повесился и тут же разложился, капая своей уже влажной кожей на фиолетовый асфальт. Она привязала к его ноге бантик, делая его смерть якобы красивее. Сейчас петля пуста, и скоро Зюле придётся засунуть в неё свою шею, ибо уже прошло почти три минуты. Осознание смерти не приводило ни к каким чувствам. Так просто было нужно... Жить или умирать...какая, к чёрту, разница. У неё нет времени даже обдумать, досмотреть сию драму. Единственное, что волновало её по-настоящему, так это бантик. Она боялась, что её смерть будет не столь красива, как у Сикчавы, ибо привязать бантик к её мёртвой ноге просто было не кому. От этих мыслей хотелось плакать, и она плакала. Зелённые слёзы быстрыми ручьями стекали по её щекам, оставляя после себя нелепые следы. "Ну, вот и всё» - подумала она. Быстро встала, закрыла дверь, а потом повесилась... без бантика...
                                                       Дата не определена.

                                     Разговор с ангелом.

Ты сидишь на каком-то облаке, непринуждённо свесив ноги... И так хочется смеятся, плевать на головы прохожим, падать в лужи созданные дождём, а потом вновь взлетать... Я знаю ты там... на облаке... Что ты сейчас делаешь? Кто мне будет петь, если не ты? Кто будет верить в твоё существование, если не я? Ты знаешь, что я там... на земле... Где ты? Я потеряла твоё небо, а ты больше не видишь мою землю... Но я знаю ты там...
                                                                                                                                                                                                                                                                              21.05.2007год.       23:52

                                    По зову.       

Она целовала его пальцы, белые, как снег, тонкие-тонкие, почти как нить. Прижимаясь к его груди, чувствовала стук его сердца, и от этого слабого биения вновь хотелось жить. Гладила его тёмные, гладкие, на ощупь, похожие на шёлк волосы, а после внюхивалась в ветхий, старый воздух, который теперь вновь пах жизнью. Хотелось целовать его бархатные щёки, на которых, как и раньше сиял лёгкий бардовый румянец, ласкать его губы, большие, кроваво-красные, алые, прекрасные…Хотелось, посмотреть в его глаза... Боже, наверное, у него чудные глаза, голубые, или зелёные, или карие. Красивые, карие глаза, в которых можно утонуть, смотря в которые, можно сойти с ума, обретая с каждым мгновением долгожданное безумие… Глаза… Как жаль, что она не видела его глаз. Он спал, хотя может быть ей только так казалось… Его лицо светилось в лунной дымке… Оно было прекрасным… Создавалось ощущения, что вся красота какую когда-либо видел мир, была собрана в этом человеке. Смотря на него, она хотела плакать от счастья. Безумное чувство берегло сердце к этому мужчине. Его запах сводил с ума…
Она часто думала о нём, радостно предвкушая встречу. Любила, возможно, сильнее, чем кто-либо. Жила его жизнью, мечтала его мечтами. Писала письма, но он никогда не отвечал на них. Она бродила за ним, словно тень, собирая его следы, притворялась дождём, умирая на его губах. Часами смотрела в его светлые окна, завидуя, что не может так же как они, лицезреть эту красоту подаренную Богом. Она забыла, что такое дом, ибо её дом состоял из груды безумных осколков и мечтаний о нём. Она вырезала битым стеклом на руке, строки, посвященные ему, а, после, истекая кровью, плакала от счастья, что наконец-то боль, что так терзала её сердце, перебилась физической, правда, намного слабее болью от глубоких ран на тонких и нежных запястьях. Её глаза давно потеряли прежний цвет, ибо были наполнены томлением и грустью. Ей помогала жить лишь вера в то, что он рано или поздно будет принадлежать ей.
Он был художником. Красивым и богатым. Он рисовал прекрасные картины, в которых сочетались безумная красота и безграничная свобода. Она часто видела, как он приводил к себе домой девушек, подолгу запираясь с ними в своей комнате. Но нет, она никогда не ревновала! Все эти девушки не стояли ничего по сравнению с ней. Ни одна из них не могла дать ему и капли тех чувств, которые могла подарить ему она. Она скупала все его картины и топила их в тёмной воде узкой реки, протекавшей возле его дома. Ибо лицезреть эту красоту не способен никто из живых. Так считала она…
Тем не менее, картины, которые рисовал художник, не были на столько красивыми и необычными. Он умел преподать себя как талантливый художник, или как прекрасный любовник, но не более того. Женщины любили в нём красоту. Не смотря на свой столь юный возраст, он менял  число женщин, как перчатки. Он любил смотреть в начищенное горничной зеркало, наслаждаясь своим отражением. Рисовал картины не для удовольствия, а для славы. Но, не смотря на все эти небольшие недостатки, был безумно добрым и искренним человеком, а так же хорошим другом, и возможно в будущем и заботливым мужем.
                                       

                                                     По зову.

Она встретилась с ним через много лет страданий, но не увидела цвета его глаз. В них был лишь холод. Он уже не рисовал картины, и уже не нравился женщинам. Они создали другой образ, более красивый, более талантливый, более юный, с более большими доходами. Лишь она любила его всегда. Мечтала о нём, как ребёнок, радовалась каждой их случайной встрече. Он для неё был жизнью, она - прохожей. И увидев немое безразличие в его глазах, заплакала от боли, которой ещё никогда, оказывается, не испытывала. Желание вернуть мечты обернулось полным крахом надежд. Она била его по груди, ненавидела, а после вновь прощала. Плакала, кричала, падала, умоляла… Хотелось умереть, хотелось убить…Признавалась, а после забирала свои слова назад. И вновь ненавидела…
Что было потом она не помнила. Лишь сидя на холодной земле, она поняла, что всё ещё жива. На её коленях лежал художник, красивый и любимый, как прежде. По его щекам стекала тоненькая красная струя. Она нежно вытирала её белоснежным платком и плакала. Плакала от счастья, от боли, сладкой, томной, гордой и в то же время низкой и отвергнутой. Не решалась поцеловать, точно зная, что он никогда не будет принадлежать ей. Лишь слушала стук его холодного сердца, смотрела в его закрытые глаза, и представляла их красоту. Боже, сколько лет она мечтала о нём, сколько лет берегла свою любовь только для одного, любимого, единственного, только для него. Слёзы медленно стекали по её щекам из тусклых, уже обвитых морщинами глаз. Она в последний раз посмотрела в его прекрасное лицо, переполненное немым страданьем, и встав ушла прочь.
Она шла по разбитым дорогам в неизбежность. Больше не было смысла жить, верить, надеяться, мечтать… Вся её любовь, все её мечты были отданы человеку, которому они никогда не были нужны. Человеку, который сейчас лежал на холодной земле, и умирал. «Он умирает - думала она - и он обязательно умрёт…» Это даже не столь важно. Просто любить больше не осталось сил, а спасать уже бессмысленно. Если бы он только умел любить, возможно, всё бы было по-другому. Но холодному сердцу не страшно умирать, оно не чувствует холода от замёршей земли, и ему не больно.
Дорога в неизбежность оказалось бесконечной. Но она шла, отрешённая, уставшая, но всё же шла.
Она прожила ещё много лет. Что стало с отвергнутым публикой художником, она не знала. До последней минуты хранила безумную любовь и собачью верность к этому человеку. И умирая, благодарила всевышнего, за право любить, пускай и наполовину мёртвого, но всё-таки любимого для неё человека. Она жалела лишь о том, что никогда не узнает цвет прекрасных глаз святого гения, в которых так хотелось утонуть и обрести долгожданное, но уже несбыточное безумие.
                                                                  Дата не определена.

                                                Он потерял всё.

Он потерял всё: семью, друзей, жизнь. Своими руками разрушил и так шаткий мир, окружавший его. Когда-то переполненный теплом и светом, дом обречённо хранил в своих холодных стенах воспоминания. В нём не было больше ни радостного смеха, ни детских голосов, ни чувств… Всё, что когда-то берёгли эти стены, обратилось неизбежностью и пустотой. Стёкла хранили последние остатки тепла, но с каждым днём становились седыми от жестокого инея, который предвещал вновь одиночество и боль. Он часто сидел возле окна, бессмысленно пытаясь уловить движения листвы. Вспоминал былое счастье, слезами пытался склеить осколки мечты. О, Боже, какой триумф! Как одиночество может убить, растоптать, уничтожить? Ему почти пятьдесят… Пол жизни в слезах жены и детей, в изменах, обмане, в предательстве… Ещё пол жизни на самосожжение совестью. Только сейчас, когда всё, что было, стало прахом, он плакал. Как в первый раз, так же больно, так же ранимо. Хотелось укутаться в чью-то тень и забыться, рассказать о боли, которую чувствует, которой жил, которую дарил… Но нет, он не мог… Не было ни тени, ни плеча, ни искреннего сердца… Лишь пустота, красивая, немая, жестокая. Лишь она ласкала, грела гнилое сердце, залечивала раны.
Ему хотелось выть… Безысходность давила разум, не хотелось жить, дышать, вспоминать… Если бы он только мог всё вернуть, всё бы было иначе… Говоря себе это каждый день, он стирал со своих щёк солённые слёзы. Он просил о смерти, но знал, что её нет, просил прощение перед своими чувствами, мечтал, но тут же вспоминал, что мечта подобна иллюзии. Он плакал и понимал, что уже мёртв, нет больше его, лишь жалкие чувства, заставляют страдать, биться и биться гнилому сердцу. 
Он смотрел в окно, молча, тихо, печально, как будто бы в последний раз. Смотрел, как кружит невинный снег, обсыпая белыми хлопьями неуклюжих прохожих. Видел голые ветви заледеневших деревьев и понимал, что всё, что теперь его окружает, стало неотъемлемой частью его существования. Он судорожно перебирал грязную скатерть давно неубранного стола, из уставших и обветренных губ вырвался стон. Нет! Он больше не мог терпеть! Боль убьёт, он точно знал это…
Через месяц о нём все забыли. Лишь ветер пел прощальную песню на его заснеженной, неухоженной могиле…
 
Посвящается папе…
                                                              Дата не определена.

У моей кошки пустые глазницы… Она смотрит из них в окно, а после на меня. Откуда-то изнутри появляются слёзы… Каплей за каплей… Ещё немного и она затопит, к чёрту, эту комнату!
У моей мечты нет продолжения… Она утонула в маленькой луже на подоконнике… Какой она была?... Красивой?! Желанной?! Жестокой?! Кривой?! Безумной?!
Хм… Наверное о ней помнит лишь лужа, в которой как хрупкий, брошенный кем-то лист, она тонет, и тонет, и тонет…
У моих стен нет слуха… Сосед за стеной, делая ремонт вот уже четвёртую неделю, сделал их глухими. Они не услышат даже тишину…
Мои руки полны грязи… Я глажу ими белоснежную скатерть… У нас уже около месяца нет воды…
Мой потолок выглядит красивее, чем вчера, от взгляда моей кошки на нём появилась ещё одна щель… Она пахнет дождём…
У моей кошки пустые глазницы...

8: 22    4 августа 2007 года