Однажды в городе без названия, жители которого не имели ни имен, ни лиц просто пошел снег. Он шел и шел на фоне декораций из серых улиц и домов, и вот, уже начали образовываться первые сугробы. Со временем сугробы начали доходить до окон первых этажей, и ставни, будь они захлопнуты, смогли бы обеспечить временную защиту от стихии их обладателям, но в каждом окне, за каждым стеклом не было ничего, ничего кроме холодного и расчетливого равнодушия, витавшего, казалось в самом воздухе и целиком заполнявшего все помещения. А снег всё шел и шел, вопреки всем физическим законам и законам логики. Еще некоторое время спустя уже большинство мансард было скрыто снегом, и вскоре снег остановил движение чугунного флигеля на самой высокой в городе крыше, теперь уже весь город оказался во власти белого плена, столь внезапно накрывшего его. Однако было ли это столь внезапно? Это был город, пропитавшийся насквозь холодом и безразличием ко всему, город в котором парки, сады и аллеи давно стали лишь фоном, обесцветились и окончательно стерлись из памяти, стены, полы и потолки в котором потеряли объём и приобрели вид цемента, набухшего и потяжелевшего от воды, как и все материалы из которых были сделаны местные жилища, покрытые толстым слоем едкой серой пыли. Было ли удивительно то, что такой город, в конце концов, обратился в часть монолита изо льда и растворился в нем, навечно потеряв свои границы во времени и пространстве? Словно разложившийся организм, некогда живший и функционировавший как единое целое, а ныне расплывшийся, распростертый вне своих физических границ, продиктованных ему законами анатомии. Город был целиком растерт вдоль ленты времени, затерян в годах и столетиях, словно опавшие листья, разбросанные по осенней аллее. Города будто и вовсе никогда не было. Будто бы он был всего лишь нарисован на листе бумаги простым карандашом, а затем предан огню. Наверное, отчасти это так, ведь он, на закате своего существования скорее напоминал рисунок, чем часть живого мира, он именно существовал, а не жил. Он переходил в это состояние плавно, без резких скачков, шаг за шагом предавая самого себя забвению. Одному из последних живых его жителей часто снился один и тот же сон, в котором он погружает свое собственное тело в могилу и засыпает землей, стоя сверху. Во сне он делал это автоматически, без мыслей, словно под воздействием какого-то препарата, все его действия были механически точны и казались ему абсолютно верными. В реальности же он испытывал грусть и ностальгию, осознавая, что уступает место безликим серым существам, жителям, больше походившим на тени, чем на людей. Грусть его усиливалась ощущением неизвестности и неопределённости, он не знал точно, что происходит, происходило, и будет происходить в мире, ограниченном городскими воротами. Умрет ли он, уступив им место, или сам должен будет превратиться в тень, он не знал даже точно, что происходит, ведь внешне все было как всегда, так, как было, когда он еще только появился на свет, законы мира не менялись и календарные дни следовали друг за другом. Но он чувствовал. Смутно, неясно предполагал, что что-то неумолимо происходит, ускользая от всех пяти его чувств, вне трех известных ему измерений. Что-то действительно происходило на фоне календарных дней, биологических ритмов и тиканья настенных часов в столовой. Жизнь постепенно уступала место существованию, и все постепенно теряло смысл. Именно поэтому в последнюю секунду, в последний момент своей жизни, поняв это и осознав груз безысходности, упавший на его душу, узнай он это раньше, именно поэтому он вдруг ощутил небывалую легкость. Легкость, которая пришла с ясностью осознания того, что уже ничего не изменить, все решено заранее, именно так все и произойдет, а возможно уже произошло, но все это там, вне времени, вне всего... И даже когда город оказался полностью погребен, над всем этим величием холода и спокойствия продолжал крупными белыми хлопьями падать снег...